Эдвард Тич (англ. Edward Teach) по прозвищу «Черная Борода» (Blackbeard) — знаменитый английский пират, действовавший в районе Карибского моря в 1716—1718 годах. Родился предположительно в 1680 году в Бристоле или Лондоне. Настоящее имя осталось неизвестным. По одной из версий его звали Джон, по другой — Эдвард Драммонд (англ. Edward Drummond). О детстве и юношестве также ничего не известно. Существует гипотеза, что до занятия пиратством он был инструктором на английском флоте, о чём говорит прозвище-псевдоним «Тич» (от англ. teach — обучать). Но в большинстве первоисточников его псевдонимом указывается как «Тэтч», что не странно, учитывая характерный внешний вид «Черной Бороды» (англ. thatch — густая шевелюра).
Тич послужил прототипом для образа пирата Флинта в романе Р. Стивенсона «Остров сокровищ». Будет весьма интересным сказать пару слов о его бороде и его страшном лице, которые сыграли не последнюю роль в том, что капитана считали одним из самых ужасных злодеев в этих местах. Плутарх и другие историки давно заметили, что многие великие римляне получили свои прозвища от некоторых особенных примет на своих лицах. Так, Марк Туллий получил имя Цицерон от латинского слова «cicer», безобразной бородавки, которая «украшала» нос знаменитого оратора. Тич получил прозвище Черная Борода из-за своей пышной бороды, которая почти полностью покрывала его лицо. Эта борода была иссиня-черной; хозяин позволял ей расти, где вздумается; она закрывала всю его грудь и поднималась на лице до самых глаз.
У капитана была привычка заплетать бороду в косички с лентами и оборачивать их вокруг ушей. В дни сражений он обычно носил что-то вроде шарфа, который был накинут на плечи с тремя парами пистолетов в футлярах наподобие портупей. Он привязывал под своей шляпой два зажженных фитиля, которые свешивались справа и слева от его лица. Все это вкупе с его глазами, взгляд которых от природы был диким и жестоким, делало его таким страшным, что невозможно было себе представить, что в аду проживают еще более ужасные фурии.
Его нрав и привычки были под стать его варварскому виду. Среди пиратского общества тот, кто совершил наибольшее число преступлений, рассматривался с некоторой завистью как человек выдающийся, необыкновенный; если к тому же он выделялся среди других каким-нибудь умением и был полон отваги, то, безусловно, это был большой человек. Тич по всем пиратским законам подходил на роль главаря; у него были, правда, некоторые капризы, столь экстравагантные, что он порой казался всем сущим дьяволом. Однажды в море, будучи немного пьяным, он предложил: «Давайте здесь сейчас устроим себе сами ад и посмотрим, кто дольше выдержит». После этих диких слов он спустился в трюм с двумя или тремя пиратами, закрыл все люки и выходы на верхнюю палубу и поджег несколько стоявших здесь бочонков с серой и другими воспламеняющимися материалами. Он молча сносил мучения, подвергая опасности свою жизнь и жизни других Людей, до тех пор, пока пираты в один голос не стали кричать, чтобы их выпустили из этого «ада», после чего он был признан самым смелым.
Эдвард Тич. (Старинная гравюра)
В начале своей пиратской карьеры Тич предпринял множество морских набегов с корсарами Ямайки во время последней войны против французов. И хотя он всегда выделялся своей неустрашимостью в боях, ему никогда не удавалось получить командную должность вплоть до конца 1716 года, когда, став уже пиратом, он получил от капитана Хорниголда командование захваченным шлюпом.
В начале 1717 года Тич и Хорниголд отбыли с острова Нью-Провиденс, держа курс на американский материк. По дороге они захватили барк, шедший под началом капитана Тюрбара с Бермудских островов со ста двадцатью бочонками с мукой и с корабельной шлюпкой. Пираты взяли с барка только вино и отпустили. Затем им удалось захватить корабль, нагруженный в Мадере для Южной Каролины, с этого корабля они забрали богатую добычу. После приведения в порядок своих плавучих средств на побережье Виржинии, пираты пустились в обратный путь к Вест-Индским островам.
Севернее 24-градусной широты они присвоили себе французский корабль, шедший из Гвинеи на Мартинику. Добыча с корабля оказалась очень богатой, в числе прочего на нем оказалось изрядное количество золотого песка и драгоценных камней. После раздела добычи Тич стал капитаном этого корабля с согласия Хорниголда, который вернулся на остров Нью-Провиденс, где с прибытием губернатора Роджерса подчинился властям и не был казнен в соответствии с королевским указом о помиловании.
Тем временем Тич вооружил свой новый корабль сорока пушками и назвал его «Queen Anne’s Revenge» (Месть королевы Анны). Признаться, для историков такое название корабля звучит весьма загадочно. Кроме того, современники Тича свидетельствуют, что он частенько именовал себя «Мстителем испанских морей». За кого он мстил англичанам? За казненную королеву Анну, вторую жену короля Генриха VIII? И тем самым намекал, что он носитель старинной английской фамилии Болейн? Французский историк Жан Мерьен выдвинул предположение, что настоящее имя его было Эдвард Дэммонд. Возможно это так, возможно нет, пока это является очередным белым пятном в истории.
На «Мести» Тич отправился курсировать в окрестностях острова Сент-Винсент, где захватил большой английский торговый корабль, находившийся под командованием Кристофа Тейлора. Пираты сняли с этого корабля все, что могло им понадобиться, и, высадив экипаж на остров, подожгли корабль.
Дефо пишет, что через несколько дней Тич встретил сорокапушечный корабль «Скарборо», с которым он вступил в бой. Бой длился несколько часов и удача стала склонятся к Тичу. Вовремя сообразив, что в открытом бою они проиграют, капитан » Скарборо» решил воспользоваться быстротой своего кораблся. Он прекратил бой и, подняв все паруса, повернул на Барбадос, к месту своей стоянки. Ощутимо уступая «Скарборо» в скорости, корабль Тича прекратил преследование и направился в сторону испанской Америки. К сожалению, ни в судовом журнале, ни в письмах Тич о столкновении со «Скарборо» ничего не сообщает, так что достоверность этой информации лежит целиком на совести Дефо.
В декабре-январе 1718 года, пополнив экипаж (теперь на борту «Мести» было около трех сотен головорезов), Тич, курсируя у островов Сент Киттс и Краб, захватил несколько британских шлюпов. А в конце января прибыл в залив Окракок, к городу Бат (Северная Каролина). Хитрый капитан понимал, что этот городок (в то время его население было немногим более 8 тысяч человек) является великолепным убежищем для кораблей, идущих из Атлантики в залив Пимлико, а сражающиеся колонисты согласны были платить Тичу за пиратскую добычу больше, чем профессиональные скупщики на Багамах.
В марте 1718 года, отпавившись к Гондурасскому заливу, Тич наткнулся на пиратский шлюп «Revenge» с десятью орудиями под командованием майора Стида Боннета. Тич нагнал шлюп и, убедившись через некоторое время в неопытности Боннета в морском деле, поручил командование судном некоему Ричардсу. В то же время он взял майора на борт своего корабля, сказав ему, что тот «не предназначен для трудностей и забот такого ремесла и что будет лучше расстаться с ним и жить в свое удовольствие на таком корабле, как этот, где майор сможет всегда следовать своим привычкам, не нагружая себя излишними заботами».
Вскоре пираты вошли в воды Гондурасского залива и встали на якорь вблизи низменных берегов. Пока они стояли здесь на якоре, в море появился барк. Ричардс быстро перерубил канаты на своем шлюпе и бросился за ним в погоню. Но барк, заметив черный флаг Ричардса, спустил свой флаг и подплыл прямо под корму корабля капитана Тича. Барк назывался «Adventure», принадлежал английскому пирату Дэвиду Харриоту и прибыл в эти воды с Ямайки. Весь его экипаж был взят на борт большого корабля, а Израэль Хэндс, старший офицер с корабля Тича, с несколькими своими товарищами был назначен командующим нового трофея.
9 апреля пираты покинули Гондурасский залив. Теперь они направили свои паруса в сторону одной из бухт, где обнаружили корабль и четыре шлюпа, три из которых принадлежали Джонатану Бернарду с Ямайки, а другой — капитану Джеймсу. Корабль был из Бостона, назывался «Протестант Цезарь» и находился под командованием капитана Виара. Тич поднял свои черные флаги и дал один залп из пушки; в ответ на это капитан Виар и весь его экипаж быстро покинули судно и на ялике добрались до берега. Тич и его люди подожгли «Протестанта Цезаря», предварительно полностью его разграбив. Они поступили так, потому что судно пришло из Бостона, где многие их товарищи были повешены за пиратство; между тем, три шлюпа, принадлежавшие Бернарду, были ему возвращены.
Отсюда пираты взяли курс на Большой Кайман, небольшой остров примерно в тридцати лье к западу от Ямайки, где они захватили маленький барк; отсюда их путь лежал на Багамские острова, а затем, наконец, они отправились к Каролине, захватив по дороге бригантину и два шлюпа.
Совместная попойка команд Тича и Вейна. (Старинная гравюра)
В мае 1718 года Тич со своей уже разросшейся флотилией блокировал Чарлстон, город в Южной Каролине, где оставался несколько дней у выхода из пролива, захватив сразу по прибытии корабль под командованием Роберта Кларка, везущий в Лондон 1500 фунтов в монетах и другой груз, а также несколько состоятельных пассажиров. На следующий день пираты захватили еще один корабль, выходящий из Чарлстона, а также две длинные лодки, которые хотели войти в пролив, и бригантину, имеющую на борту четырнадцать негров. Все эти захватнические операции, проходящие на виду у города, нагнали такой страх на мирных жителей и повергли их в еще большее отчаяние, учитывая, что незадолго до описываемых событий другой знаменитый пират Вейн уже нанес им похожий визит. В порту стояли восемь кораблей, готовые поднять паруса, но никто не осмеливался выйти навстречу пиратам из страха попасть к ним в руки. Торговые суда находились в таком же положении, опасаясь за свой груз; можно сказать, что торговля в этих местах была полностью остановлена. Дополнительное несчастье доставляло жителям города то обстоятельство, что они вынуждены были претерпеть войну против туземцев, от которой они все обессилели, и теперь, когда та война только что с трудом была закончена, появились новые враги — грабители, пришедшие разорить их моря.
От губернатора Чарлстона Тич потребовал, чтобы ему передали медицинскую аптечку и некоторые лекарства, общей суммой менее чем на 400 фунтов. Когда лодка с посланниками Тича перевернулась, задержав выполнение условий на пять дней, пленники пришли в отчаяние. В конце концов они все-таки вернулись домой. Тич отпустил корабль и пленников, не причинив им никакого вреда. Чарлстонцы недоумевали, почему Тич удовлетворился таким небольшим выкупом. Непонятно также, почему он потребовал лекарства, которые вполне мог получить в Бате. Некоторые историки утверждают, что матросы Тича нуждались в ртути для лечения сифилиса.
Из Чарлстона Тич направился в Северную Каролину. Проходя через пролив Топсель (теперь пролив Бофорт), и «Месть королевы Анны», и «Приключение» сели на мель. Похоже, что Тич нарочно разрушил корабли, чтобы не делить добычу. Несколько десятков матросов взбунтовались, и их бросили на мели. Сам Тич на своем безымянном шлюпе уплыл с сорока матросами и почти всем награбленным добром.
В июне 1718 года Тич предпринял новую морскую экспедицию, направив свои паруса к Бермудским островам. По дороге он встретил два или три английских корабля, с которых забрал только провизию и некоторые другие необходимые ему вещи. Но когда он оказался вблизи Бермуд, он встретил два французских корабля, плывущих на Мартинику, один из которых был нагружен сахаром и какао, а другой — пустой. Тич приказал экипажу первого сдаться и перейти на борт второго, после чего он привел корабль с грузом в Северную Каролину.
В Бате Тича встретили благожелательно. Как только они прибыли на место, Тич и четверо разбойников из его отряда пошли навестить губернатора; они все поклялись, что обнаружили в море этот корабль, на котором не было ни единого человека; в ответ на эти заявления было вынесено решение «считать данный корабль удачной добычей». Губернатор получил свою долю в виде шестидесяти ящиков сахара, а некий мистер Найт, который был его секретарем и сборщиком налогов в провинции, получил двадцать ящиков; остальное было поделено между пиратами. Губернатор Иден «простил» его пиратские поступки. Вице-адмиралтейство закрепило за ним корабль. Тич купил себе дом наискосок от дома губернатора и поставил свой корабль у южной оконечности острова Окракок. Он женился на шестнадцатилетней дочери плантатора, его щедро угощало местное дворянство, а он в благодарность устраивал для них приемы.
По английскому обычаю заключение браков проводится в присутствии священников, но в этих краях функцию церкви берет на себя магистрат: поэтому церемония бракосочетания пирата и его избранницы была проведена губернатором. Доподлинно известно, что это была четырнадцатая по счету жена Тича и что всего у него их было двадцать шесть жен.
Следует сказать, что по свидетельствам современников, Тич был, как сейчас принято говорить, сексуальным извращенцем. Жизнь, которую он вел со своими женами, была в высшей степени необыкновенной. Он оставался с женою на всю ночь, а на следующее утро он имел привычку приглашать к себе пять или шесть своих компаньонов и в его присутствии заставлял бедную девочку удовлетворить их всех по очереди. Кроме своих собственных жен, это животное зачастую пользовалось «услугами» жен своих пленников и дружественных плантаторов (судя по описаниям, последние мало чем отличались от пленников, разве что не были связаны).
Тич на фоне своего корабля.
Тич опасался не без основания, что обман рано или поздно раскроется; корабль мог быть узнан кем-нибудь, кто причалит к этому берегу. Поэтому он обратился к губернатору, сказав ему, что этот большой корабль имеет пробоины в нескольких местах и что он в любое время может пойти ко дну, причем есть опасность, что, затонув, он перекроет выход из бухты. Под этим вымышленным предлогом Тич получил разрешение губернатора отвести корабль к реке и там сжечь его, что и было немедленно проделано. Верхняя часть корабля пылала над водой, как яркий цветок, а киль тем временем погружался в воду: так пираты избавились от страха быть преданными суду за обман.
Капитан Тич, провел три или четыре в Бате: иногда он стоял на якоре в бухтах, иногда он выходил в море, чтобы курсировать от одного острова к другому и торговать со встречными шлюпами, которым он отдавал часть добычи с борта своего корабля в обмен на продовольствие, (разумеется, если он был в хорошем настроении, чаще случалось, что он забирал себе все, что попадалось ему на пути, не спрашивая на то разрешения, совершенно уверенный в том, что никто не осмелится попросить с него плату). Несколько раз он отправлялся в глубь берега, где день и ночь развлекался с хозяевами плантаций. Тич был достаточно хорошо принят среди них; случались дни, когда он был с ними очень любезен, дарил им ром и сахар в обмен на то, что мог получить с их плантации; но что касается тех чудовищных «вольностей», которые он и его друзья позволяли себе по отношению к их женам и дочерям, то я не могу быть уверен, что пираты платили за это настоящую цену.
Хозяева шлюпов, которые плавали туда и обратно по реке, так часто становились жертвами ограблений и насилий со стороны Черной Бороды, что начали искать способы прекратить этот беспредел. Они были убеждены, что губернатор Северной Каролины, который должен был по их мнению наладить порядок в данном районе, не обратит никакого внимания на их жалобы и что пока они не найдут помощь в другом месте, Черная Борода будет безнаказанно продолжать свои грабежи. Тогда правдоискатели тайно обратились к губернатору Виржинии с настойчивыми просьбами выслать значительные военные силы, чтобы схватить или уничтожить пиратов. Губернатор повел переговоры с капитанами двух военных кораблей «Жемчужина» и «Лима», которые в течение десяти месяцев стояли в порту, но, по неясной причине, не договорился.
Тогда было решено, что губернатор наймет два небольших шлюпа, чтобы укомплектовать их членами экипажей военных кораблей, и предоставит командование ими Роберту Мейнарду (Robert Maynard), первому офицеру «Жемчужины». Шлюпы были снабжены в большом количестве всевозможными боеприпасами и мелким оружием, но пушечного вооружения не имели.
Губернатор также собрал совет, на котором было решено опубликовать прокламацию, которая предусматривала выплату награды тому, кто сможет в течение года схватить или убить пирата. Ниже я привожу ее дословное содержание:
«От имени губернатора Ее величества и Главнокомандующего колонии и провинции Виржиния. Прокламация, обещающая награды тем, кто захватят или убьют пиратов.
Настоящим актом Совета в Уильямсбурге от 11 ноября в пятый год правления Ее величества, названным «Актом содействия уничтожению пиратов», среди других положений оговаривается, что любой человек, который в период времени от 14 ноября 1718 года по 14 ноября 1719 года между 33-м и 39-м градусами северной широты и в районе, простирающемся на сто лье от континентальной границы Виржинии, включая провинции Виржинии, в том числе Северную Каролину, схватит или в случае сопротивления убьет пирата на море или на суше таким образом, что для губернатора и Совета будет очевидно, что пират действительно убит, получит из общественной казны и из рук казначея данной колонии следующие награды: за Эдварда Тича, прозванного в народе капитаном Тичем или Черной Бородой, — 100 фунтов стерлингов; за каждого пирата, командующего большим военным кораблем или шлюпом, — 40 фунтов; за каждого лейтенанта, старшего офицера, старшего унтер-офицера, мастера или плотника — 20 фунтов; за каждого младшего офицера — 15 фунтов; за каждого матроса, взятого на борту аналогичных большого военного корабля или шлюпа, — 10 фунтов.
Те же награды будут выданы за каждого пирата, который будет захвачен каким-нибудь большим военным кораблем или шлюпом, принадлежащими данной колонии или Северной Каролине, согласно квалификации и должности этого пирата.
Вот почему, чтобы воодушевить тех, кто рад служить Ее величеству и данной колонии, принять участие в таком справедливом и почетном деле, как истребление той части народа, которую справедливо можно назвать врагом рода человеческого, я нашел правильным среди прочих документов с разрешения и согласия Совета опубликовать данную прокламацию: заявляю настоящей бумагой, что упомянутые выше награды будут выплачены точно в срок деньгами, находящимися в обращении на территории Виржинии, согласно размерам, установленным вышеприведенным Актом.
И приказываю сверх того, чтобы данная прокламация была опубликована всеми шерифами и их представителями, а также всеми священниками и проповедниками церквей и приделов.
Составлена в зале заседаний Совета в Уильямсбурге 24 ноября 1718 года, в пятый год правления Ее величества. А. Спотсвуд».
Флаг пирата
Несколькими днями ранее, 17 ноября 1718 года, лейтенант Роберт Мейнард вышел в плавание, и 21 ноября вечером прибыл к маленькому острову Окракок, где и застал пиратов. Эта экспедиция держалась в строгом секрете и проводилась военным офицером со всей необходимой для этого осторожностью; он арестовывал все корабли, которые встречал на своем пути, чтобы помешать Тичу получить от них предупреждение и одновременно самому получить сведения о месте нахождения скрывающегося пирата. Но, несмотря на все предосторожности, Черная Борода был извещен самим губернатором провинции о планах, замышляемых против него.
Черная Борода часто выслушивал подобные угрозы, но никогда не видел, чтобы они выполнялись, поэтому и на этот раз он не придал значения предупреждениям губернатора, пока сам не увидел шлюпы, с решительным видом подходящие к его островку. Как только он понял реальность нависшей над ним опасности, он привел свой корабль в состояние боевой готовности, и, хотя его экипаж насчитывал только двадцать пять человек, он распространил везде весть, что у него на борту находятся сорок отпетых разбойников. Отдав все необходимые указания для боя, он провел ночь, распивая вино с хозяином торгового шлюпа.
Во время этой пирушки, так как все знали, что завтра будут атакованы вражескими шлюпами, кто-то спросил у капитана, знает ли его жена, где спрятаны его деньги, потому что всякое может случиться во время боя. Капитан ответил «Только я и дьявол знаем это место и последний, кто останется в живых, заберет себе все». Позднее пираты из его отряда, которые были схвачены в результате боя, рассказывали историю, совершенно невероятную: при выходе в море с целью заняться морским разбоем они заметили среди экипажа необычного человека, который в течение нескольких дней то прогуливался по палубе, то спускался в трюм, и никто не знал, откуда он появился; затем незнакомец исчез незадолго до того, как корабль потерпел крушение. Пираты верили, что это был сам Дьявол.
Тем временем, наступило утро 22 ноября 1718 года. Лейтенант Мейнард встал на якорь, так как в данном месте было много мелей и он не мог ночью ближе подойти к Тичу; но на следующий день он поднял якорь и, пустив впереди шлюпов ялик для промеров глубины, прибыл наконец на расстояние выстрела из пушки, который не заставил себя долго ждать. В ответ на это Мейнард поднял королевский флаг и приказал поднять все паруса и приналечь на весла, чтобы устремиться вперед к острову. Черная Борода в свою очередь обрубил канаты и сделал все возможное, чтобы избежать абордажа, ведя продолжительную пальбу из пушек. Мейнард, у которого на борту не было пушек, не переставая стрелял из своего мушкета, в то время как большинство его людей изо всех сил налегали на весла.
Шлюп Тича вскоре сел на мель, но так как корабль Мейнарда имел большую осадку, чем пиратский корабль, лейтенант не мог к нему подойти. Поэтому ему ничего не оставалось, как бросить якорь на расстоянии, меньшем, чем расстояние выстрела из вражеской пушки, с намерением облегчить свой корабль, чтобы иметь возможность идти на абордаж. С этой целью он приказал выбросить в море весь балласт и откачать всю воду, которая могла залиться в трюм, после чего он устремился на всех парусах к пиратскому кораблю.
Тич, увидев, что враг уже на подходе, решил пуститься на хитрость. Он спросил у Мейнарда, кто он и откуда взялся. На что лейтенант ответил: «Вы можете видеть по нашим флагам, что мы не пираты». Черная Борода, пытаясь сыграть на благородстве Мейнарда, попросил его пересесть в ялик и подплыть к нему, чтобы он смог поближе рассмотреть, с кем имеет дело. Мейнард ответил, что не может полагаться на ялик, но прибудет сам на борту своего шлюпа как можно быстрее. На что Черная Борода, приняв стакан ликера, прокричал в ответ, что пусть дьявол заберет его к себе, если он пощадит врага или сам попросит пощады. Мейнард ответил: «Я не жду от тебя пощады, и ты тоже не дождешься ее от меня». Хитрость не удалась.
Пока шли эти «дружеские» переговоры, сильная волна и начавшийся прилив сняла шлюп Черной Бороды с мели и он вновь помчался в открытое море, стремясь уйти от Мейнарда. Королевский корабль изо всех сил пытался догнать пиратов. Когда он подошел уже близко, пиратский корабль выстрелил по нему из всех своих орудий картечью, что привело к большим потерям среди экипажа лейтенанта. Мейнард имел на своем борту двадцать человек убитых и раненых и девять человек — на другом шлюпе. И так как на море наступило затишье, то он был вынужден пользоваться только веслами, чтобы помешать пиратскому кораблю скрыться.
Лейтенант заставил всех своих людей спуститься в трюм из боязни, как бы еще один такой залп не положил конец всей экспедиции и не разрушил полностью его корабль. Он остался один на верхней палубе, кроме рулевого, который постарался по возможности укрыться. Те, кто находились в трюме, получили приказ держать наготове ружья и сабли и подняться на палубу при первой команде. У палубных люков приготовили лестницы. Как только шлюп лейтенанта взял на абордаж шлюп капитана Тича, пираты бросили на его палубу несколько самодельных гранат: бутылки, наполненные порохом, кусками железа, свинцом и другими составляющими, которые произвели невероятные разрушения на корабле, повергнув экипаж в крайнее замешательство; к счастью, гранаты не причинили большого вреда людям. Основная часть команды лейтенанта находилась, как было сказано, в трюме, поэтому Черная Борода, не видя никого на палубе, окутанной дымом, обратился к своим людям: «Все наши враги погибли за исключением, возможно, трех или четырех. Разрубим их на куски и сбросим их трупы в море».
Сразу после такой короткой речи, под покровом густого дыма от одной из бутылок, он с четырнадцатью своими разбойниками прыгнул на палубу шлюпа лейтенанта Мейнарда, который заметил непрошеных гостей только тогда, когда дым немного рассеялся. Тем не менее, он успел подать сигнал тем, кто находились в трюме, и они разом выскочили на палубу и напали на пиратов со всей отвагой, какую можно было от них ожидать в подобной ситуации. Черная Борода и лейтенант выстрелили друг в друга из пистолетов, и пират был ранен. Затем они начали драться на саблях; к несчастью, сабля Мейнарда сломалась, он отступил немного, чтобы перезарядить свой пистолет, и в это время непременно был бы проткнут огромным палашом Тича, если бы один из людей лейтенанта не успел вовремя разрядить свой пистолет в шею пирата; это спасло Мейнарда, который отделался лишь легкой царапиной на кисти руки.
Схватка Мейнарда с Тичем.
Схватка была жаркой, море покраснело от крови вокруг сцепившихся кораблей. Мейнард, который имел вокруг себя только двенадцать человек, дрался, как лев, против Тича, окруженного четырнадцатью пиратами. Черная Борода получил еще одну пулю из пистолета лейтенанта. Тем не менее, он продолжал драться с бешеной яростью, несмотря на свои двадцать пять ран (так утверждали очевидцы), пять из которых были получены от огнестрельного оружия, до тех пор, пока не упал замертво в тот момент, когда перезаряжал свой пистолет. Большинство пиратов тоже были убиты; оставшиеся в живых, почти все раненные, попросили пощады, что продлило их жизни лишь на короткое время. Второй королевский шлюп в то же самое время атаковал пиратов, оставшихся на борту корабля Тича, и те тоже попросили пощады.
Так погиб капитан Тич. Существовала легенда, согласно которой обезглавленный труп Тич, сброшенный в воду долгое время кружил вокруг корабля Мейнарда и не тонул…
Возможно, кто-то скажет, что Мейнард и его люди понесли бы меньшие потери, если бы находились на борту военного корабля, оснащенного пушками. К сожалению, они были вынуждены воспользоваться шлюпами со скромным вооружением, так как было невозможно подойти на больших или тяжелых кораблях к тому месту, где скрывались пираты.
Лейтенант приказал отрубить голову Черной Бороды и поместить ее на конец бушприта своего шлюпа, после чего он направился в Бат, где хотел вылечить своих раненых. На шлюпе Черной Бороды были найдены письма и другие бумаги, которые открыли всем договор, заключенный между пиратом, губернатором Иденом, его секретарем и некоторыми торговцами из Нью-Йорка. Можно с уверенностью полагать, что капитан Тич в случае потери всякой надежды на спасение сжег бы все эти бумаги, чтобы они не попали в руки его врагов.
Голова Тича на бушприте шлюпа Мейнарда. (Старинная гравюра)
Как только лейтенант Мейнард прибыл в Бат, он забрал из магазинов губернатора шестьдесят ящиков сахара и двадцать ящиков — из магазинов Найта, которые были частью добычи с французского корабля, захваченного пиратами. Произошел громкий скандал, документы были переданы в суд в качестве доказательства подлого сговора. После такого позорного разоблачения Найт прожил недолго, так как страх предстать перед судом и ответить по закону за свой поступок свалил его в постель с ужасной лихорадкой, от которой он через некоторое время скончался.
Когда все раны были залечены, лейтенант Мейнард подставил ветру паруса, чтобы вновь присоединиться к военным кораблям, стоявшим на реке Сент-Жак в Виржинии; на бушприте его шлюпа по-прежнему торчала голова Черной Бороды, а на борту находились пятнадцать пленников, тринадцать из которых были позже повешены.
Судя по некоторым документам, один из пленников по имени Самюэль Оделл был схвачен ночью, предшествовавшей бою, на борту торгового шлюпа. Этот несчастный человек слишком дорого заплатил за свое новое место пребывания, так как во время описанной жестокой схватки он получил около семидесяти ран (слабо верится в такое количество ран, но так толкуют документы). Второй пленник, избежавший виселицы, был уже известный нам Израэль Хэндс, старший офицер с корабля Тича и одно время капитан захваченного барка, пока большой корабль «Реванш королевы Анны» не потерпел крушение вблизи маленького острова Топсел.
Хэндс не принимал никакого участия в бое, но был схвачен в Бате. Незадолго до этого он был здорово покалечен Тичем. Это произошло следующим образом: ночью, когда Черная Борода пьянствовал в компании с Хэндсом, лоцманом и еще одним пиратом, он незаметно вытащил из кармана два пистолета, зарядил их и положил около себя. Пират заметил эти действия капитана и посчитал за лучшее покинуть «веселую» компанию; он поднялся на верхнюю палубу, оставив Хэндса и лоцмана с капитаном. В этот момент Черная Борода, потушив свечу, выстрелил из двух пистолетов, хотя никто не дал ему ни малейшего повода для такого поступка. Хэндс был ранен в колено и остался калекой на всю жизнь; лоцман отделался просто испугом. Когда у Черной Бороды спросили, какова причина этого его поступка, он ответил: «Если я не буду убивать время от времени кого-нибудь из своих людей, они забудут, кто я есть на самом деле».
Итак, Хэндс был тоже схвачен и приговорен к виселице; но в то время, когда казнь должны были привести в исполнение, прибыл корабль с королевским указом, который гарантировал помилование тем пиратам, которые подчинятся приказам властей и прекратят разбойничать. Хэндс получил помилование.
Недавно американские подводные археологи нашли на дне небольшой бухты в устье James River в штате Северная Каролина корабль Эдварда Тича. Если это действительно так, то это и есть корабль под названием «Месть королевы Анны», потопленный капитаном Мейнардом.
Итак, почти через 270 лет корабль Тича найден под метровым слоем ила. Руководил экспедицией Уайльд Ремсинг. Более полугода ему удавалось скрыть от прессы свою находку, справедливо опасаясь, что любители-аквалангисты и искатели сокровищ, а также просто любители «пиратских сувениров» мгновенно растащат не только содержимое трюмов, но и сам корабль. Наконец, когда пресса и телевидение сообщили о находке Ремсинга на дне бухты в Северной Каролине, толпы туристов на автомашинах и катерах облепили все побережье. Их интерес к Тичу можно понять: согласно последним архивным данным, его штурман Билли Бонс был реальным лицом, которого так живо описал Стивенсон в своем романе, а главное, он был автором знаменитой пиратской песни «Сундук мертвеца» о пятнадцати пиратах, высаженных без воды и провизии на крошечный остров.
По словам Ремсинга, корабль Тича изрядно пострадал от времени, но вполне подлежит реставрации, если его бережно поднять на поверхность и подвергнуть тщательной консервации. Это потребует больших расходов, но, как говорится, «игра стоит свеч» в силу того, что люди нашего времени отнюдь не равнодушны к истории.
Осмотр 18-метрового судна подводными археологами показал, что в трюмах сохранилось множество всевозможных предметов и утвари, представляющей большую археологическую ценность, как то: посуда, великое множество бутылок из-под рома, кривые сабли, пистолеты с дорогой насечкой, медный сектант, много пушек и еще все признаки жаркого абордажного боя…
Ремсинг категорически опроверг слухи о несметных сокровищах, награбленных коварным Тичем, имеющихся якобы на корабле, тем не менее он заметил, что точное местоположение корабля держится в тайне.
«Историкам хорошо известно, — сказал Ремсинг, — что Тич надежно прятал награбленные драгоценности и деньги на необитаемом острове Амелия, а свидетелей убирал, что было для пирата, обладавшего чудовищной физической силой, не очень трудным делом. Судя по сохранившимся старинным гравюрам, Тич всегда имел при себе хороший мушкет, длинный кортик и множество пистолетов в специальных кожаных карманах. Всем этим набором оружия он владел превосходно.»
Участники экспедиции Ремсинга уверены, что когда корабль Тича будет поднят, отреставрирован и станет музейным экспонатом, он привлечет множество туристов, ибо велика слава Тича и его литературного двойника — капитана Флинта. /infoglaz.ru/
При расположенном в Дельфах храме Аполлона находилось одно из самых известных прорицалищ, называемое Дельфийским оракулом. В мифах древней Греции утверждается, что храм был основан самим Аполлоном в ознаменование его победы над ужасным змеем Пифоном. Жрица, называемая Пифией, была одной из главных прорицательниц эллинского мира...
Древние полагали, что жизнь человека определяется роком, предназначением. Даже боги были в значительной степени подвластны велениям судьбы, хотя в обязанности Зевса, главы греческого пантеона, входило следить за тем, чтобы их жизнь шла по предначертанному пути. Люди верили, что можно приподнять завесу будущего, и в случае необходимости обращались за советом к разного рода оракулам. Самым знаменитым был оракул бога предсказаний Аполлона, расположенный близ Дельф.
Развалины Дельфийского оракула. Греция
Храм Аполлона был воздвигнут на южном склоне Парнаса на высоте около семисот метров над уровнем моря. Прибывающие в Дельфы паломники или шли туда пешком из Афин, или, приплыв на кораблях, высаживались в порту на северном побережье Коринфского залива, и оттуда направлялись к Парнасу.
В древние времена прорицания давались только один раз в год – в день рождения Аполлона. Но с VI века до нашей эры их стали проводить ежемесячно седьмого числа, исключая три зимних месяца. Еще позже Пифия стала принимать посетителей ежедневно, кроме «нечистых дней». Пифия имела право отказать человеку в прорицании. К примеру, если он был осквернен совершенным им преступлением.
Допущенный к сидящей на золотом треножнике Пифии, паломник задавал свой вопрос, предварительно внеся определенную плату, совершив обряд очищения и жертвоприношения. Вопрос записывался на вощеной дощечке, а ответ Пифии передавался через храмового служителя в стихотворной интерпретации жрецов.
Древние греки считали, что все жизненные события человека определяются роком, и можно заглянуть в свое будущее, обратившись за помощью к оракулу. Изречения оракула считались откровением божеств. Поэтому попасть на встречу с оракулом стремились огромные толпы страждущих.
Пифию выбирали из жителей Дельфы, независимо от социальной принадлежности. Единственным требованием была личная преданность Аполлону и целомудрие. Поэтому первые Пифии были девственницами. Но, после случая, когда один из посетителей во время приема соблазнил Пифию, их стали выбирать из замужних женщин и даже старух.
Перед прорицанием Пифию одевали в роскошные одежды, давали пить воду из источника Кассотиды и жевать листы священного лавра. После чего сажали на золотой треножник. Пророчествовала Пифия, впадая в экстаз от вдыхания одуряющих сознание паров. И эти пары были вредны для здоровья. Одна из Пифий, прорицая, упала с золотого треножника и умерла.
Действие паров на сознание человека было открыто случайно. Как-то люди заметили, что бродившие по скалам Парнаса козы приблизились к отверстию, из которого исходили испарения и, надышавшись, стали странно и судорожно двигаться. Прибежавшие на помощь люди, вдохнув пары, пришли в помешательство и стали произносить бессвязные слова. Эти слова были приняты за предсказания, а выходивший из отверстия пар за божественное откровение.
О том, что Пифии пророчествуют, находясь под воздействием паров, свидетельствовали многие древнегреческие мудрецы. Об этом писали Плиний, Платон, Цицерон, Плутарх и многие другие. Из их текстов следует, что треножник, на который сажали Пифию, располагался над глубоким и узким отверстием, из которого поднимался газ, или пар. Вдыхая его, Пифия начинала пророчествовать.
Джон Кольер, «Дельфийская пифия»
Плутарх писал, что газ источал запах «сладкого аромата», который ощущался не только в камере пророчеств, но и в примыкавшем к нему помещении, где собирались жрецы. Уже во времена Платона выход газа был слабым и нерегулярным, что, по его мнению, снижало достоверность выдаваемых Пифией пророчеств. Причем, по свидетельству Платона, вещали Пифии измененными голосами.
Выдаваемым Пифиями пророчествам безоговорочно верили вплоть до V века до нашей эры. Репутация бесстрастного Дельфийского оракула сильно пошатнулась после того, как толкователи речей Пифии стали действовать в интересах того или иного города или государства. А во II веке до нашей эры на Дельфы распространилась власть Рима, и прекрасный храм постепенно стал разрушаться, а влияние оракула ослабевать.
В начале девятисотых годов прошлого века, английский геолог Адольф Пол Оппе, приехав в Дельфы, не сумел найти на месте храма Аполлона ни одной трещины или отверстия, откуда могли выходить пары. Оппе подверг жесткой критике все заявления, касающиеся пророчеств Дельфийского оракула.
Среди ученых разразился жаркий спор. Точку в споре поставила Программа развития наук под эгидой ООН, профинансировав исследование геологических разломов в Греции. Исследованиями было установлено, что разломы подходят к Дельфийскому святилищу, как с запада, так и с востока. Позже выяснилось, что храм стоит над вертикально поднимающимся потоком токсичных газов, в которых в большом количестве присутствует и углекислота.
Храм Аполлона в Дельфах
Храм Аполлона закрыли в 385 году нашей эры по приказу римского императора Феодосия. Постепенно останки храмового сооружения исчезли под заносившей их землей. На месте некогда широко известного сооружения появилась небольшая деревушка. В 1892 году ее жителей переселили, а строения снесли. В результате проводимых французским археологом Теофилем Омолем раскопок были обнаружены развалины храма, которые ныне и демонстрируют посещающим Грецию туристам.
Существует легенда, что при первом знакомстве с табаком, который принесли индейцы среди прочих даров участникам экспедиции, Христофор Колумб не оценил подношение и собирался просто выбросить табачные листья. Но некоторые из его тогдашних соратников, которым удалось стать свидетелями священного ритуала курения свернутых табачных листьев, кои местные жители называли «табака», уговорили мореплавателя не делать этого. Европа была обречена.
15 марта 1496 года в португальском порту пришвартовался корабль, в трюмах которого в Европу прибыл табак. Однако покорение нового континента не было простым, и Европа не собиралась сдаваться без боя — первые приверженцы табакокурения были обвинены инквизицией в сделке с дьяволом. Но зависимость — вещь страшная и, несмотря на преследование, испанцы и португальцы продолжали ввозить на континент листья табака и его семена.
Христофор Колумб. Посмертный портрет кисти Себастьяно дель Пьомбо, 1519 год
Спустя полвека плантации табака появились в Западной Европе и Турции. Табак отлично прижился и начал давать великолепные урожаи. Его экспансия продолжилась в Азию — спустя еще полвека он проник в Японию, Китай и соседние с ними страны. К концу XVIII века в мире практически не осталось ни одного уголка, где не знали и не курили табак. А в XIX веке курение проникло даже в беднейшие регионы мира, такие как Центральная и Южная Африка.
Распространению табака также способствовали отношения между государственными деятелями. Так, например, в 1561 году королева Франции Екатерина Медичи получила в подарок от своего посла в Лиссабоне Жана Нико табак с рекомендациями использовать его в качестве средства от мигрени. Именно фамилии этого посла табак обязан появлением названия рода растений — Nicotiana.
Екатерина Медичи считала табак лекарством и спалось им от мигрени
Набирал популярность и нюхательный табак. Вообще, табак считался лекарством от многих болезней, включая рак. Табак курили, нюхали, жевали, заваривали, делали компрессы — какими только способами его не использовали.
С первого дня появления табака в Старом Свете и по мере его распространения по континенту с ним пытались бороться. В Великобритании и Османской империи в конце XVI века курильщиков приравнивали к колдунам и наказывали «усекновением головы».
Ассамблея при Петре I
На Руси в XVII веке при царе Михаиле Федоровиче курильщиков вразумляли палками, а после большого московского пожара 1634 года наказание ужесточили до смертной казни. Чуть позже государство взяло под контроль продажу табака на территории России, однако под влиянием церкви вскоре вновь был объявлен запрет на торговлю и употребление «бесовского зелья».
Так продолжалось до начала царствования Петра I, который легализовал продажу табака и установил правила его распространения и употребления — в одном из первых петровских указов было предписано курить табак и вдыхать его дым исключительно из трубок. В екатерининскую эпоху, наряду с весьма популярным привозным табаком — гишпанским, французским и голландским — начали набирать обороты и сорта местного произрастания, самым популярным из которых был амерсфортский табак, а проще говоря, махорка. Табак по-прежнему «брал» города и страны, «оседал» в различных слоях общества.
Русский народ на табак «подсадил» Петр I
Уже век спустя после открытия Америки табак выращивался на плантациях Бельгии, Испании, Италии, Швейцарии и Англии. Благодаря расширению торговых связей он проник в Сибирь и другие регионы Азии. В конце XVI века английский придворный, заядлый курильщик, моряк и поэт, сэр Уолтер Рэли разбил несколько табачных плантаций, в том числе на Североамериканском континенте. Одну из них он нарек Виргинией, что впоследствии дало название одному из самых распространенных сортов табака.
Сэр Уолтер Рэли. Миниатюра работы Николаса Миллиарда
Одной из причин столь молниеносного распространения заморской привычки стало убеждение тогдашних просвещенных умов в целебных свойствах табака. В 1571 году известный испанский врач Николас Мондарес опубликовал труд о целебных растениях Нового Света. В нем ученый отмечал, что табак может излечивать от 36 разнообразных болезней. Мигрени, зубные боли, ломоты в костях, желудочные расстройства — все лечили табаком.
Курение быстро стало привилегией богатых и знатных людей. Известно, что маркиза де Помпадур была страстной приверженицей табака, и ее коллекция курительных трубок насчитывала более трехсот экземпляров.
К концу XVII века в Европе активизировалось антитабачное движение, активным сторонником которого выступала церковь. Помимо духовенства в бой вступили и ученые, которые начали исследовать последствия курения для здоровья. Так, например, придворный медик Людовика XIV, врач Фагон, назвал курение ящиком Пандоры, который таит в себе неизвестные болезни. Но торговля табаком настолько плотно внедрилась в экономику стран, что запрет на нее мог существенно сократить доходы, которые приносила табачная монополия. Любая попытка европейских монархов того времени ограничить ввоз или культивирование табака приводила только лишь к расцвету контрабанды.
Людовик XIV. Портрет кисти Гиацинта Риго, 1701 год
В XVII веке табак часто использовался вместо денег
Во время войны за независимость в конце XVIII века Американские Штаты рассчитывались табаком со своими французскими кредиторами. В том же XVIII веке в большинстве европейских стран осознали бесполезность борьбы со «злостной привычкой» и отменили запреты на курение. Торговля табаком стала государственной монополией, существенно пополнившей государственную казну.
16 октября 1791 года в румынской степи в 40 верстах от города Яссы у села Пырлицы остановилась коляска. Оттуда осторожно вынесли человека. Он посмотрел вокруг и удовлетворённо сказал: «Вот и всё. Некуда ехать, я умираю. Положите меня на землю - хочу преставиться в поле». Это был генерал-фельдмаршал, генерал-губернатор Новороссийского края, граф и светлейший князь Священной Римской империи Григорий Потёмкин-Таврический…
Через неделю, когда известие о его смерти достигло Петербурга, императрица Екатерина Великая сказала: «Князь Потёмкин своею смертью сыграл со мною злую шутку. Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной. И опереться мне не на кого».
Из журнала "Исторический Вестник", 1886, август. "Кончина князя Г.А.Потемкина-Таврического”. С гравюры Скородумова.
А спустя ничтожный по меркам истории срок память об этом человеке скукожится до весьма обидного выражения «потёмкинские деревни», что означает заведомо злостное очковтирательство с целью скрыть за благопристойным фасадом неблаговидные явления.
Положение немного спасают классика кинематографа с одноимённым броненосцем да исторические романы. Из последних можно узнать, что светлейший князь - весьма тёмная личность. Сибарит, авантюрист, растратчик, феерический обжора. Вечно нечёсан, одет в засаленный халат, грызёт ногти, валяется на диване и непосредственно с этого дивана притесняет русского народного полководца Суворова, присваивая его победы.
Сибирские бегемоты
Самое интересное, что во всём этом есть некая правда - сохранились свидетельства и об обжорстве Потёмкина, и о его привычках, которые кажутся некультурными, а то и вовсе дикими. Другое дело, что эти свидетельства принадлежат в основном иностранцам.
Конечно, если есть охота, то можно довериться и им, почему нет. Тем более нас уже приучили к тому, что взгляд со стороны, дескать, более достоверен. Но раз уж на то пошло, то придётся признать и правоту шотландского гастарбайтера, инженера XVIII столетия Джона Перри, который утверждал, что в Сибири, в верховьях реки Лены, в изобилии водятся бегемоты.
Императрица Екатерина II
Байки о Потёмкине как раз из серии этих метафизических сибирских бегемотов. Вот, скажем, обжорство. Русский подданный французского происхождения Александр Ланжерон неоднократно вспоминал, что светлейший князь был чрезвычайно прихотлив, роскошен и невоздержан в еде.
Разумеется, нам тут же представляются горы каких-то экзотических ананасов в шампанском, которые Потёмкин мечет в рот. Однако неизвестно, знал ли француз поговорку своего народа: «Можно съесть обед из пяти блюд и остаться голодным». Что касается реального князя, то он, по воспоминаниям своего племянника графа Александра Самойлова, в походах предпочитал крестьянскую пищу - кислый чёрный хлеб, квашеную капусту, чеснок и солёные огурцы, считая это пищей, полезной для здоровья.
В повседневной жизни, правда, для своего стола велел выписывать икру с Урала, рыбу из Астрахани, слоёное тесто из Калуги и не терпел, если за обедом не было тёртой редьки. Может быть, по разумению француза, это и роскошь. Но подобные «излишества» мог тогда себе позволить любой замоскворецкий купчик…
Или вот следующий пассаж: «Ах, такой высокопоставленный вельможа и, представьте себе, грызёт ногти». Ну, грыз. Некрасиво. А что, устав гарнизонной и караульной службы запрещает грызть ногти? Нет, привычка, конечно, скверная. Потёмкин это отлично понимал и старался от неё избавиться. Когда он работал, на столе всегда были либо яблоки, либо очищенные репки, чтобы можно было давать волю привычке, но до рук не добираться.
Кстати, современные психологи сказали бы, что подобные штучки - следствие нервозности и перенапряжения. Потёмкин же в течение пятнадцати лет фактически тащил на себе неподъёмный груз управления огромной империей, так что подгрызание ногтей - не самый плохой выход для успокоения нервной системы.
Пётр I, например, никогда не расставался с увесистой тростью, и его нервные срывы выливались на головы и спины приближённых в виде таких ударов, от которых можно было и отойти к праотцам. Уж лучше ногти…
Черевички для Очакова
Иной раз создаётся впечатление, что Потёмкин специально выставлял своё сумасбродство напоказ, создавая этакую информационную завесу реальным делам. Получив очень хорошее образование и прекрасно зная античную историю, он в отличие от многих европейских дипломатов сумел извлечь из неё практические уроки.
Во всяком случае, из байки про греческого стратега Алкивиада, который, отрубив своей дорогущей собаке хвост, сказал: «Пусть лучше афиняне судачат об этой моей причуде и не суют нос ни во что другое».
В 1788 г., осаждая сильнейшую турецкую крепость Очаков, князь внезапно снаряжает адъютанта Баура в Париж. Практически «за черевичками». То есть за модными башмаками для своей родственницы Прасковьи Потёмкиной. Французы в восторге от нелепой выходки «русского варвара».
В Париже ставят водевиль о диком вельможе, который ублажает дам, наплевав на военные опасности. Тем временем Баур, не забывая навещать модные парижские лавки и мастерские, выполняет главную задачу: подкупает любовницу министра иностранных дел, которая достаёт секретные планы крепости. Баур, спрятав документы в ворохе «черевичек», беспрепятственно вывозит их из Франции - и вуаля. Очаков, над укреплениями которого трудились лучшие французские инженеры, взят Потёмкиным.
Так изображали потёмкинские деревни
А ведь ещё совсем недавно, в 1787 г., те же французы и австрийцы потешались над светлейшим князем, который сопровождал Екатерину Великую в её путешествии по Причерноморью: «Потёмкин демонстрирует императрице картонные фасады домов и перегоняет с места на место стада скота и народа, чтобы показать, как плотно и богато заселены новые области России.
На деле же сей дикий край остаётся слабо населённой пустынею, которая не может дать ни солдат, ни провианта. А черноморский флот, якобы выстроенный князем, не может сравниться с турецким черноморским флотом».
Турки были первыми, кто купился на подобные высказывания «авторитетных» европейских источников. И они же, объявив войну России, жестоко поплатились за легковерие. Потёмкинские деревни, среди которых были Кременчуг, Екатеринославль (Днепропетровск), Херсон и Севастополь, показали, что слова светлейшего князя вряд ли расходятся с делом. Ресурсы причерноморских степей обеспечили полную победу России.
А о благодарности потомков светлейший князь, наверное, не думал. В конце концов, уже наследник Екатерины, её сын Павел I, как-то в сердцах сказал: «Что же сделать, чтобы исправить всё зло, что Потёмкин принёс России?» На что получил ответ: «Отдать Крым и Чёрное море». Надо полагать, что Павел был бы доволен нами: всё «зло» Потёмкина мы успели исправить…
В 1492 году августейшая чета Фердинанд и Изабелла, стремясь заручиться поддержкой всесильного Рима, истратила 50 тысяч золотых дукатов на то, чтобы в Ватикане воцарился их ставленник Родриго Борджа, ставший папой Александром VI, более известный под именем Борджиа…
Год от Рождества Христова 1458. Европа охвачена войнами и даже в сердце священной империи, тысячелетнем Риме, тоже бушует война. Война тайная, но не менее кровопролитная.
Здесь идут сражения за право повелевать могущественными монархами и их подданными, распоряжаться богатствами всего континента и властвовать над людскими душами. Это война за Папский Престол.
В ход идут пытки и убийства, подкупы, интриги и шантаж. Ни один смертный грех не страшит тех, кто возжелал стать наместником Бога на земле. И первый из них — молодой амбициозный кардинал Родриго Борджиа…
Для того, чтобы понять, что это был за человек, достаточно обратиться к характеристике, данной ему Карлом Марксом, который писал, что это двуногое исчадие ада приобрело печальную известность благодаря гнусностям своего потомства – многочисленным сыновьям и дочерям, отправившим в могилу легионы достойнейших людей.
Сам же Борджиа добился того, что клерикальная элита Италии стала олицетворением порока: в разврате, кровосмешениях, убийствах, заговорах главенствующая роль принадлежала папе при непременном участии сына его – Чезаре и дочери Лукреции.
Управы на Борджиа, его семейство и ставленников, благодаря сказочным богатствам, которыми он владел, не было.
Папа не скрывал, что это давало ему возможность безраздельно господствовать в чужой стране. Известно его изречение: «Войны выигрываются не армиями и золотом, а поварами на кухнях и распорядителями званых обедов. Нужна малость – уметь влить в бочку мёда каплю яда».
Борджиа знал, о чём говорил. Он лично отправил в мир иной многих представителей знатных фамилий, и его преемник на престоле, Папа Юлий II, знающий о палаческих «слабостях» последнего отнюдь не понаслышке, в хрониках, которые вёл ежедневно, ничего не утаивал:
«Как правило, использовался сосуд, содержимое которого в один прекрасный день могло приобщить к вечности неудобного барона, богатого служителя церкви, слишком болтливую куртизанку, острого на язык камердинера, вчера ещё преданного убийцу, сегодня ещё преданную возлюбленную. В темноте ночи Тибр принимал в воды бесчувственные жертвы Кантареллы».
Кантарелла – «фирменный» яд семьи Борджиа, составленный римской аристократкой, прекрасной, как ангел, но злой и лживой, как дьявол, Ваноццей Катанея. Рецептура отравы стала известна не так давно благодаря тому, что в бывших покоях Борджиа нашли его личное кольцо-сюрприз.
На внешней стороне выгравировано: «Милосердный Борджиа, 1503 год». На внутренней имеется надпись: «Выполни свой долг, чего бы это тебе ни стоило».
В кольце имеется подвижная пластина с тайником для яда. Кольцо украшено растительным золотым орнаментом и платиновой львиной лапкой, каждый коготь которой имеет сквозной канал, объединённый с тайником-контейнером.
Отравление неугодных производилось по-разному. Можно было, сдвинув пластину поворотом кольца вокруг пальца, высыпать яд в вино или еду. Можно было, опять же, сдвинув пластину и открыв каналы когтей львиной лапки, пожать руку жертвы. Царапины было достаточно, чтобы отрава сделала своё дело.
Противоядия для Кантареллы не существовало, ибо, как выяснил в 1966 году итальянский химик Карло Чезини, в смертоносную смесь входили мышьяк, соли меди, фосфор, протёртые железы древесной жабы и вытяжки из южноафриканских растений, привезённых первыми христианскими миссионерами.
Капли такой адской смеси было достаточно, чтобы убить быка. Борджиа в кругу единомышленников цинично заявлял, что вкушать Кантареллу – самая большая честь для самой блестящей знати.
Для тех, кто кровью поган, то есть для простолюдинов, вполне годится мышьяк, безусловно, идеальный для замаскированного под болезнь убийства, ибо его окись при растворении в жидкостях не окрашивает их, не даёт привкуса, не имеет запаха. Смертельной считается доза 60 миллиграммов.
Если долгое время малыми дозами мышьяка воздействовать на человека, то картина его болезни может оказаться настолько пёстрой и запутанной, что даже опытные врачи поставят любой диагноз – от холеры до сифилиса: сатанинский порошок поражает нервную систему, разрушает слизистые оболочки, изъязвляет кожу, дробит костные ткани. «Мышьяк – король, – говаривал Борджиа, – но он особенно желанен при дворе сиятельной Кантареллы».
Борджиа мастерски владел пращой, а получил ответный выстрел из пушки. Было это так. Решив избавиться от покусившихся на его абсолютную власть кардиналов, но, сознавая, насколько они опасаются его хлебосольства, Борджиа обратился с просьбой к преданному кардиналу Адриано ди Карнето ненадолго предоставить ему дворец для торжественного приёма.
До того там тайно побывал папский камердинер, доставивший бочонок отравленного вина, которым следовало потчевать только тех, на кого укажет сам Борджиа. Папа расправился с врагами. Но по ошибке выпил ту же отраву, правда, изрядно разбавленную водой. Благодаря низкой дозе яда Александр VI не умер сразу, а мучался ещё четыре дня…
Борджиа не стало. Но чёрное дело его жило и процветало. Составители так называемых Ватиканских прописей повествуют о том, что в 1659 году Папа Александр VII решил навсегда покончить с изготовителями ядов и отравителями, которые открыто торговали смертью, беря плату даже не золотом – медяками: не кровожадность подталкивала к адским сделкам, а бедность.
Аптекарей-мужчин, имевших под рукой изрядные запасы мышьяка, не тронули: «Казним их, останемся без лекарств и изничтожимся, как мухи». Поэтому отловили 150 внешне весьма привлекательных простолюдинок-вдов, обвинив их в отравлении мужей и любовников. Пытки в застенках инквизиции быстро развязали языки.
Все отравительницы мгновенно указали на некую Иерониму Спару – чернокнижницу и гадалку, знавшую, кто владеет искусством составления яда на основе красного мышьяка: «Если кто съест горошину этого травяного камня, сразу лишится крови». Спара, впрочем, оказалась крепким орешком. Пытки не сломили её. Александр VII, которому, видимо, как воздух, тоже нужен был рецепт яда, не имевшего равных в мире, приказал освободить её из заточения, но установить слежку.
Хитрость сработала. Вскоре папские тайные агенты задержали даму – целительницу Теофанию ди Адамо, разработавшую уникальную рецептуру яда, действовавшего мгновенно и не оставляющего следов в организме. Этот яд, названный «Водичкой Теофаны», в наши дни занимает почётное место в арсеналах спецслужб.
Отравой, расфасованной в крошечные сосуды, украшенные изображением лика святого Марка, ди Адамо за огромные деньги снабжала всех желающих. Благодаря такой вот предприимчивости за год в Италии были умерщвлены 600 человек!
В Палермо, где отравительницу якобы обезглавили, до сих пор ходят весьма правдоподобные слухи, будто Теофанию ди Адамо Ватикан подарил королю Людовику XIV – тому, кому принадлежат слова: «Государство – это я!»
Получившая из монарших рук титул маркизы, ди Адамо активно участвовала в политических и амурных, отнюдь не бескровных интригах своего покровителя, проверяя действие супер-яда на тех, кто путался у Короля-Солнце под ногами, мешал властвовать, или же к кому он охладел.
Маркиза пропитывала ядом кружевные платки, перчатки, постельное бельё, шипы роз в букетах, заполняла им полые иглы, дверные ключи. Людовик, не устававший удивляться лицемерию и коварству этого падшего ангела в юбке, говорят, однажды обронил: «Эта мерзавка неплохо устроится и в преисподней».
Дело, впрочем, закончилось тем, что монарх начал опасаться своей доверенной. И тут очень кстати подоспел «несчастный случай». Отравительница оступилась и, сорвавшись с башни подаренного ей Людовиком замка, разбилась насмерть.
В 1659 году Папа Александр VII решил навсегда покончить с изготовителями ядов и отравителями, которые открыто торговали смертью, беря плату даже не золотом – медяками.
С годами память о женщине-монстре изменилась самым причудливым образом. Теперь она воплощала собой святую невинность. В монастырях Франции и Италии начали продавать амулеты-кулоны в виде крошечных хрустальных сосудов с изображением пречистого лика маркизы. Только теперь в этих сосудах был не яд, а освящённое розовое масло.
Небезызвестный кардинал Мазарини называл мышьяк справедливым палачом, берущим на себя все до единого грехи и снимающим ответственность за их совершение. Между тем мышьячный яд – всего лишь один из многих, о котором в старину говорили, что он порождён самой страшной нищетой – нищетой сердца.
— О, Франсиско! Не делай этого, — умоляющие глаза Магдалены наполнились слезами, — Отложи свой штурм! Дай нам хотя бы одну ночь, чтобы мои несчастные родственники покинули Лейден! Сделай это ради меня и, клянусь Девой Марией, я выйду за тебя замуж!
Полковник Франсиско де Вальдес тоскливо уставился перед собой. Старого служаку раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, его солдаты уже столько времени торчат под Лейденом, что пара лишних дней ничего не решат. Но с другой, приказы короля нужно исполнять, и исполнять неукоснительно!
Бросив взгляд на любимую женщину, горестно раскинувшуюся на подушках, Франсиско обнял её, ощутив знакомый упоительный запах.
— Да какого чёрта, — пронеслось в голове у испанца, — гори оно всё синим пламенем...
Под утро, когда умиротворённый Вальдес покинул дом, в дверь Магдалены Моонс тихо постучали. На пороге стоял уже знакомый посланник Вильгельма Оранского, полностью закутанный в серый непромокаемый плащ.
— Передайте принцу, что у вас будут эти два дня, — устало произнесла Магдалена. Человек молча кивнул и через мгновение растворился в предрассветной мгле просыпающейся Гааги...
На кдпв полотно 40–х годов XIX века малоизвестного художника Симона Опзоомера с длиннющим названием: "Магдалена Моонс умоляет наречённого Франсиско Вальдеса отложить на одну ночь штурм Лейдена". Картине нет и двухсот лет, но потомки уже пятое столетие спорят о достоверности вышеописанной сцены и роли прелестной голландки в дальнейшем развитии событий.
Кто же она: потерявшая голову влюблённая женщина; патриотка, спасающая родной город; засидевшаяся в девках 33–летняя мадам или просто фантом? Согласно красивой легенде, бравым бойцам мятежного принца Оранского хватило одной ночи 2 октября 1574 года чтобы на волне рукотворного цунами сокрушить испанское войско Франсиско де Вальдеса. И эту ночь подарила им Магда Моонс.
Вся эта долгая и запутанная история голландско–испанского противостояния началась в 1477 году с подачи очаровательной Марии Бургундской. Оставшись без смелого папы Карла, наследница огромного герцогства связала свою жизнь и будущее страны с австрийскими Габсбургами. Помимо всего прочего, принеся им в приданое все 17 нидерландских провинций. Священная Римская империя отнеслась к этому подарку, как к самой драгоценной жемчужине в своей короне. Идиллия продолжалась ровно до тех пор, пока в 1555 году Нидерланды не перешли к испанскому Габсбургу Филиппу II. К тому времени королевство Испания уже бодро катилось под откос. Золото инков и ацтеков не смогло насытить прорву её аграрной экономики, оседая в карманах испанских грандов и английских пиратов. Чего нельзя было сказать о стремительно богатеющих Нидерландах, прибравших к рукам почти всю колониальную и внутриимперскую торговлю. В один прекрасный момент прогрессивные голландцы не захотели больше терпеть протекторат хиреющего Филиппа и "запилили" буржуазную революцию. Масла в огонь подлила вездесущая религиозная тема: Филипп как раз надумал придушить всех европейских еретиков в зародыше. Нидерландские кальвинисты были сильно против, и в 1566 году, в ответ на костры инквизиции, по всей стране запылали католические храмы и монастыри.
Каждый год утро 2 октября начинается в Лейдене трубной побудкой с крыши городской ратуши. Традиционная раздача селёдки и белого хлеба перетекает в торжественную службу в церкви Святого Петра, концерт в парке у Верфи, дружное поедание рагу "хутспот" (гютцпот) и грандиозный вечерний фейерверк. Праздник длится ровно два дня.
Горожанам есть чем гордиться. Под их стенами наместник Филиппа II "кровавый герцог" Альба впервые серьёзно забуксовал. Отсюда начался бесславный исход испанских войск с "низинных земель". Беспрецедентная осада, вылившаяся в голод, чуму и разрушение защитниками окрестных дамб, завершилась победой. Спасительная флотилия малотоннажных судов партизан–гёзов пробилась под городские стены по затопленным полям и весям.
Опустошительное наводнение, разорив лейденцев и всю округу, подарило им независимость. Казалось, нидерландская буржуазной революции вступила в свою победную фазу. Но всё это, неожиданно, затянулось ещё на 74 года. Испанцы никак не хотели расставаться с чудесным наследием Священной Римской империи.
Но что же Магдалена Моонс? Имел ли место факт гражданского самопожертвования свободной голландской домохозяйки? Данные русскоязычных источников можно выразить несколькими словами: "легенда, возлюбленная, попросила, захватили". Совсем недавно, в 2007, местный историк Els Kloek раскопал свидетельства, по которым любовники в дальнейшем всё–таки поженились. В 1597 году, через 23 года после снятии осады, наша постаревшая красавица повторно выходила замуж за некоего Вильгельма де Вуи. На тот момент, согласно брачному договору, она являлась вдовой испанского офицера Франсиско Вальдеса! Лейденская легенда получила в жизни реальное продолжение. Надпись в документе была тщательно затёрта — Магдалина не хотела афишировать свой первый брак.
Кстати, второй тоже не стал для неё последним. Похоронив безвременно почившего де Вуи, 65–летняя женщина в третий раз пошла под венец. А вот с наследниками не повезло: оба ребёнка от брака с Вальдесом умерли. Других детей у Магды так и не случилось.
Магдалина Моонс оказалась из уважаемой семьи городского судьи. Её брат Виллем, сторонник принца Оранского, возглавлял мэрию Гааги. Когда в городе очутился штаб Франсиско де Вальдеса, предпочитавшего комфортно руководить осадой Лейдена из гаагского замка, он оставил свой пост. Гаага периодически переходила из рук в руки: "красные" сменяли "оранжевых". И каждый раз, Виллем то становился градоначальником, то уходил в отставку.
После событий октября 1574 года разбитый Вальдес бежал в Антверпен, где тайно сочетался браком со своей ненаглядной Магдой. Скорее всего она была католичкой. Хотя, многие в то время не делали из религии культа и легко меняли веру по мере необходимости. Тот же Вильгельм Оранский, по политическим соображениям, проделывал это четырежды. Нетленная фраза "Париж стоит мессы" вознесла гугенота Генриха Наваррского на католический престол Франции.
В 1576 году, во время очередного бунта испанских наёмников в Антверпене, давно не получавшие жалованье солдаты чуть было не растерзали своего командира Франсиско де Вальдеса.
Кроме того, существовало мнение, что в Лейдене его могли подкупить оранжисты — уж больно быстро испанцы покинули свои позиции.
Оставив службу, Вальдес писал военные труды и в 1580(?) году умер на руках безутешной супруги.
В отношении просьбы Магдалены отложить начало штурма никаких свидетельств не сохранилось. Существует версия голландской стороны, что подобный разговор вполне мог иметь место на традиционном званом ужине в Магистрате Гааги, выпадавшем на эти дни. Любовники были на нём, и кто–то из присутствовавших даже слышал обещание великодушной женщины выйти замуж за блестящего офицера. Но особых подробностей их тёплых отношений до свадьбы нет — подсвечник в руках никто не держал. Тем не менее, с лёгкой руки итальянского историка Страды тема голландской любовницы испанского полководца муссируется аж с 1623 года. А с 1649 возмущённые родственники борются за её честное имя.
При ближайшем рассмотрении, вся операция по прорыву блокады Лейдена выглядит сумбурной и стихийной. Стоило принцу Оранскому свалиться с лихорадкой, как все военные действия были приостановлены до его выздоровления. То, что доблестные партизаны–гёзы за ночь разрушили морские дамбы, затопив округу, и вовсе вызывает сомнения. Это были серьёзные инженерные сооружения, достигающие в ширину сотни шагов. За ночь такое лопатой не расковыряешь. Да и местные жители поначалу восприняли этот план в штыки — наводнение уничтожало всё их имущество. С испанской же стороны, Вальдес всегда был против штурма города, придерживаясь тактики полной изоляции и голодной блокады.
Единственное, что абсолютно точно: вода не сразу пошла в сторону Лейдена с ожидаемым напором. Плоскодонные судёнышки гёзов попросту садились на мель. И только штормовой ветер, поднявшийся в ночь на 2 октября, погнал её вглубь материка, позволив осуществить задуманное.
В первую очередь в освобождённый город были доставлены корзины с белым хлебом и бочки знаменитой голландской селедки. Изголодавшиеся жители навечно вписали это радостное мероприятие в историю Нидерландов ежегодным праздником "Снятие осады Лейдена".
Последний Августёнок. Как «закрывалась» Римская империя
В истории каждой великой империи наступает момент, когда на её престол восходит последний император. Ему не уготована слава победителя и созидателя, в веках его ожидает позор и, в лучшем случае, жалость. Горькая чаша последнего императора Западной Римской империи досталась Флавию Ромулу Августу, прозванному Августёнком…
К V веку нашей эры Римская империя оставила далеко позади времена своей славы и могущества. После смерти в 395 году императора Феодосия I держава окончательно была разделена между его сыновьями, Аркадием и Гонорием.
Восточная империя, доставшаяся Аркадию, просуществует ещё целое тысячелетие под именем Византии. Западная империя, владыкой которой был объявлен Гонорий, начала отсчёт последних десятилетий своего существования.
Территории Западной и Восточной Римской империи, 476 год.
При императоре Гонории Рим перестал быть столицей империи, уступив этот статус Равенне. В 410 году впервые за восемь веков Рим пал под натиском захватчиков. Великий город взяли готы под предводительством Алариха. И хотя от этого удара империя ещё смогла оправиться, силы её таяли стремительно.
Ставленник Льва I
Основной ударной силой Рима вместо некогда непобедимой римской армии стали отряды наёмников, вербовавшиеся из жителей захваченных ранее провинций. Сами римляне воевать уже давно не хотели, а наёмники не отличались высокой стойкостью и служили за деньги и земельные наделы.
Западная Римская империя стремительно теряла территории и влияние. К середине V века новый император Запада мог получить какую-то власть, лишь заручившись военной поддержкой Востока.
После разграбления Рима вандалами в 455 году почти на два десятка лет главной фигурой умирающей империи стал полководец Рицимер. Военачальник, оставаясь в тени, возводил на престол и вновь свергал императоров: Авита, Майориана, Либия Севера, Антемия и Олибрия.
После смерти Рицимера византийский император Лев I, стремясь восстановить порядок на Западе, провозгласил новым римским владыкой военачальника Юлия Непота, который в июне 474 года сумел закрепиться в Равенне.
К этому времени власть императора распространялась лишь на Италию и часть Южной Галлии. Во владении Непота также была Далмация, которую он унаследовал от дяди, патриция Марцеллина.
